КИНО И ЖИЗНЬ,

МИСТИКА И РЕАЛЬНОСТЬ

Кинорежиссер Андрей БЕНКЕНДОРФ: 

«КИНО О НЕВЕРОЯТНОМ?

СНЯЛ БЫ С УДОВОЛЬСТВИЕМ!»

Высокий худощавый человек с мягкими и несо-временными, несколько нездешними, как у Дон-Кихота, манерами пристально смотрит на предметы, лежащие на столе. И вдруг сигарета начинает двигаться к краю столешницы. Она послушно ползет туда, куда устремляется взгляд его карих глаз. Вспомнился «Сталкер» Тарковского…

Нет, Андрей Александрович Бенкендорф  не прообраз героев этого режиссера. Он сам — известный режиссер, снял такие картины, как «Несколько любовных историй», «Снайпер», «Работа над ошибками», «Балаган», «Европейский конвой», 19 серий «Бандитского Петербурга» и другие.

Фамилия эта вам наверняка известна не только как кинематографическая, но и из учебников истории и литературы. Помните первого читателя и цензора Пушкина?

Андрей Александрович говорит, что у него нет никаких сведений, которые говорили бы о родстве, никакой семейной памяти, — ни преданий, ни материальных свидетельств.

Но фамилия-то  не Иванов, так что вряд ли однофамилец. Потомок. А что деды и прадеды не все внукам и правнукам рассказывали, понять можно: было в нашей стране такое время, когда и в седьмом колене можно было пострадать за отношения далекого предка с литературой.  

 

Кор. Андрей Александрович, то, что пассами двигаете предметы,—  фокус или телекинез? Как вы это объясняете?

А.А. Точно объяснить не могу. Может, и телекинез. А может, и нет. В человеке много статического электричества. Возможно, этот заряд и двигает предметы. Мой сын Егор, например, спокойно двигает взглядом граненый карандаш.

Кор. Что еще невероятного вы можете?

А.А. Снимаю руками головную боль, иногда — зубную. Как-то мне показали, как гадать на кофейной гуще. Однажды на семинаре в Репине я это умение продемонстрировал. Мы с другом частенько наведывались в бар. Там была очень симпатичная, но какая-то грустная, мрачная, напряженная барменша. Я ей и погадал. Все верно сказал. И причину ее беспокойства назвал. И успокоил, что сегодня вечером причина эта исчезнет, все будет в порядке.

На следующий вечер у бара меня ждали двадцать девушек с чашечками с кофейной гущей…

Кор. Вы понимаете природу той силы, того дара, которым владеете?

А.А. У меня был друг, вот он понимал такие вещи.  Он серьезно занимался йогой, обладал действительно чем-то таким… Он говорил, что у меня есть некая энергия. Но я не знаю, что это. Про это вообще мало кто все, абсолютно все знает, как мне кажется.

Кор. Как вышло, что вы выбрали профессию режиссера? Вы всегда знали, кем будете, с детства?

А.А. С детства. Мы с детства дружим с Владимиром Владимировичем Бортко (режиссер «Собачьего сердца», первой части «Бандитского Петербурга», «Идиота» и других фильмов. ­— Ред.). Вместе мы мечтали быть артистами, философами, писателями, поэтами, — словом, творческими людьми. Но режиссура — моя идея. Однажды, классе в восьмом, я прибежал к нему и говорю: давай будет режиссерами, это все наши творческие устремления объединяет. Там можно и то, и это… Володя говорит: «Точно! Давай будем!» И мы стали.

Кор. Но я знаю, что несколько раньше у вас были другие мечты, был даже побег из родного Киева. Куда и зачем?

А.А. Было дело. Наверное, в третьем классе. Мы с Володей начитались Диккенса, Джека Лондона и решили поехать куда-то далеко, подальше от обыденности, в сказочную страну сильных людей, путешествий  и приключений. Сбежали из дома и поехали. С поезда нас, правда,  сняли. Два месяца мы находились в детской тюрьме. Потом нас  доставили по домам.

Кор. Теперь, когда вы давно в своей профессии, можете сказать, чего в ней больше — ремесла или творчества?

А.А. Здесь есть все. Талант, дар — это прекрасно, это нужно. Но, к сожалению, кино — это производство, а производство — это деньги. И надо соответствовать. «Чистых» режиссеров мало. В основном это нечто среднее между массовиком-затейником и режиссером.

Кстати, ремесло — это совсем не плохо. Ремесло — это профессия. И если человек хорошо знает свою профессию, это прекрасно.

Кор. Но ведь режиссер — это творец, создатель некой иной реальности. Это само по себе уже метафизика. Что предшествует акту творения, сопровождает его? Неужели при этом не происходит ничего невероятного?

А.А. Я стараюсь быть творцом, но получается не всегда. И без мистики не обходится. Например, есть один сон, который мне снится каждый раз перед актом творения, как вы говорите, то есть перед каждым новым фильмом. Сюжет его ничего общего с кинематографом не имеет. Но снится он непременно. И непременно один и тот же. Может быть, я сам его вызываю, не знаю. Сейчас, кстати, я его снова жду. Что-то он никак не снится, опаздывает…

Кор. А как вы относитесь к остальным снам? Верите, что бывают вещие, что сны помогают      узнать будущее?

А.А. Вещие сны не обязательно сбываются, но говорят они о многом. Ну и есть вещи общеизвестные: приснилось сырое мясо — заболел. Если снится лошадь — обязательно тебя обманут, надуют. Проверено горьким опытом.

Кор. Во что вы верите? В приметы? В судьбу?

А.А. Знаете, есть такой феномен. Когда солдат идет в атаку, он верит во все. Если бой закончился благополучно, вера куда-то уходит, ослабевает.

Перед началом работы над фильмом у кинематографистов есть такая примета: режиссер должен разбить тарелку. Это всеми, во что бы они ни верили, выполняется безусловно, это священная традиция. Я не знаю человека, который это бы проигнорировал.  

А судьба… Верю, что пока меня Господь бережет. Дай Бог, чтобы и дальше так было. Вот, к примеру, такая история. Подарил мне как-то друг-югослав пьезозажигалку. Это было во времена дефицита, отличная была вещь, удобная: на любом ветру зажигается и не гаснет. Иду как-то в Киеве по площади Толстого. Прикуриваю — пламени нет. Я раз чиркаю, второй, третий. Наконец даже остановился: да что же это такое, быть этого не может! И тут прямо передо мной откуда-то с крыши падает огромная глыба льда. Если бы из-за зажигалки я не остановился, она должна была упасть именно на меня. Когда опасность миновала,  зажигалка заработала.

Кор. Кино так часто сравнивают с магией, что это стало банальностью. Но ведь на самом деле созданная иная реальность, неживое изображение, абстрактные образы героев самым магическим образом потом трансформируются во что-то такое, что влияет на нашу реальность, становится ее частью. В этом есть что-то магическое.

А.А. Когда (первый раз в жизни) я снял фильм по собственному сценарию, какое-то время был очень горд: как же — не было ничего, и вдруг — все, и я — автор всего этого. Но потом успокоился. 

Общеизвестно, что слово обладает некой силой. И художественный образ — тоже. Самый простой пример влияния на действительность — подражание. Реальные люди, подражая искусственно созданному образу, копируя черты характера, даже походку и привычки киногероя, способствуют тому, что в реальности появляется такой человек, такие люди. Получается, ничего не было, и вот — образ материализовался.

Кор. А как быть с ответственностью режиссера, по воле которого артист перевоплощается? Не сродни ли эта ответственность ответственности настоящего Творца? Ведь что такое перево-площение? По сути, в свою вплоть актер по замыслу режиссера впускает некую искусственно созданную душу. А если она там «застрянет»? Согласитесь, часто зрители ассоциируют любимых актеров с созданными ими образами.  Есть и актеры, которые «ушли» в образ и не вернулись. Но созданные ими образы и они сами — не одно и то же.

А.А. Это вопрос ответственности и профессионализма актера. Он должен уметь сегодня быть Золушкой, а завтра — убийцей. И после роли всегда «возвращаться», приходить в себя. Но действительно, некоторые актеры и в обычной жизни эксплуатируют популярный образ. Этому способствует пресса, телевидение. Виртуальная действительность переплетается с реальной.

Кор. О вере в Бога говорить трудно, религиозная тема — и очень сложная, и очень личная. У нас в стране сейчас нет воинствующего атеизма, как было еще совсем недавно, но и «возвращения к истокам» как-то не получается.

А.А. Вера действительно вещь интимная. На мой взгляд, абсолютно верующих людей нет. В миру, во всяком случае. Человек учится верить на протяжении всей жизни, своего опыта. Поэтому я не могу сказать, что я верующий человек. Но я не могу сказать, что я  человек неверующий. Я уверен, что каждый человек, если честно,  думает так же. Даже Папа Римский. 

Безгранично, безоглядно верят только святые и блаженные. Но такие люди — редкость.

Я неоднозначно отношусь к церкви. Это политический институт,  к вере это мало имеет отношения. Есть же такая библейская или евангельская фраза: «Не ищи Бога на небе, ищи в себе».

Кор. Один из основных вопросов веры — о том, что будет потом.

А.А. Сначала, как мне кажется, человек должен спокойно и достойно умереть, закончить земной путь. Спокойно и достойно. В этом смысл.

Кор. Но что потом?

А.А. Надежда есть всегда. Не случайно говорят: «Ушел из жизни». Уйти можно только куда-то. Где потом пребывать, быть. Но… Мне делали операцию под общим наркозом. Я хорошо помню все, что было до этого, помню, как ввели наркоз, помню, что было после операции. Но «там» не было ничего…

Кор. Не в профессии, но просто в жизни у вас были невероятные случаи?

А.А. Невероятное — это то, что выходит за рамки действительности. Таких случаев сколько угодно. Самый невероятный, пожалуй, связан как раз с уходом из жизни моего деда. Он, собственно, дедом стать не успел, умер молодым человеком, так что в этой жизни мы с ним не встретились.

Это случилось, когда моя мама была маленькой девочкой, ей было лет десять. Ее отцу сделали операцию (язва). Она с матерью (моей бабушкой) была в больнице: все прошло хорошо. Пришли домой. Там висел большой портрет отца. И вдруг дочь закричала, забилась в истерике: «Кровь, течет кровь!» Она видела, как с портрета текла кровь. Кроме нее, никто этого не видел.

Через два часа из больницы сообщили, что мой дед умер. Он уронил платочек, наклонился за ним, швы разошлись. А сестра заснула, и он истек кровью. Именно кровь видела на портрете его дочь… Невероятно, но факт реальный.

Кор. Как вы считаете, почему «серьезные» люди предпочитают не замечать таких вещей  в нашей жизни, делают вид, что этого не бывает?

А.А. В жизни даже таких людей наступает определенный момент… Самые ярые атеисты в конце жизни начинают верить в Бога. Моя бабка — очень цельный и сильный человек. Ей было уже за восемьдесят, а она читала по-французски, по-немецки, по-польски, была атеисткой, ни во что не верила. Но в конце жизни она сказала: «Нет, «там» что-то есть». Слова этого очень сильного человека, который всегда надеялся только на себя, значат очень много.

Кор. Андрей Александрович, не хотели бы вы снять фильм о невероятном?

А.А. С удовольствием! Меня это безумно интересует, как и любого человека.

Санкт-Петербург