ВИКТОР БУТУРЛИН:

«ВСЕ РЕШАЕТ ДУХ, ОДУХОТВОРЕННОСТЬ»

 

Виктор Иванович Бутурлин —  режиссер-постановщик кинофильмов «Аплодисменты, аплодисменты»,  «Садовник», «Торможение в небесах», телесериалов «Убойная сила», «Улицы разбитых фонарей», картин «Время любить», «Честь имею» и многих других.

Лауреат Всесоюзного кинофестиваля 1985 года, лауреат премии «Тэффи».

 

 

 

Кор. Виктор Иванович, в вашей жизни случалось что-то невероятное? Как относитесь к таким вещам?

В. И. Я знаю ваш журнал, вы работаете в сфере невероятного… Однажды я видел нечто невероятное. Ехал в поезде Москва — Петербург. Ночью проснулся и увидел за окном  сверкающий квадрат, точнее призму, а в ней находилась еще более яркая сверкающая точка. Сначала подумал: может быть, кажется спросонья. Потом решил, что в оконном стекле что-то отражается. Но нет!

Увидел я это первый. Разбудил своих товарищей по купе. Все это увидели. Больше мы так и не смогли заснуть. И были все почему-то очень возбуждены этим странным ночным видением.

Потом кто-то выяснил, что был вроде какой-то запуск ракеты… Как-то так решили для себя, что это был или обман зрения, или действительно запуск военный чего-нибудь… 

Отношение к таким вещам всегда двойственное. До конца не веришь. Или веришь, но не до конца… А вдруг это действительно запуск? А вдруг — инопланетяне?

Кор. Вы учились в советской школе. Вы — материалист? Ни во что потустороннее не верите, пока не пощупаете своими руками? Или…?

В. И. Природа творчества такова, что не вписывается в какие бы то ни было рамки. Непонятно даже, почему именно тебя выбирают на этот именно сценарий. И выбирают ли вообще…

Я замечал, что многие мои картины связаны с тем, что я ощущал… нет, не то чтобы некую избранность, но чувствовал, что должен вот это сказать, рассказать. Это некое состояние… Сопровождающая картину цепь счастливых случайностей и создает особую благоприятную основу.

Кор. Некоторые люди уверены, что ничего «такого» не бывает, потому что быть просто не может, как… снега летом.

В. И. От снега в теплое время года я бы зарекаться не стал. На фильме «Садовник» у меня была совершенно замечательная история.

Вот она пришла…

(Это уже о черной собаке, которая прервала нашу беседу и как бы собственной персоной  продемонстрировала наличие счастливых случайностей. Многие собаки в Питере бросаются к посторонним понравившимся им людям не с лаем, а с объятиями и лобзаниями. Вот и эта стала радостно ласкаться к Виктору Ивановичу. Уверившись, что выбрала для проявления дружеских чувств самого подходящего представителя дружественного рода человеческого, в восторге от переполнявших ее чувств собака унеслась восвояси. А Виктор Иванович продолжил. — Авт.)

Мы, снимая в саду, где в изобилии висели осенние яблоки, при-остановили съемку, так как на небе появилось маленькое облачко. Те, кто связан со съемкой, с кино, знают, что облако и прорывающееся солнце создают проблемы со светом, а это создает много проблем с изображением.

Решили переждать, сделать перерыв, отдохнуть. Был  теплый осенний день. Еще зеленая трава, усыпанные яблоками деревья… Облачко зашло. И вдруг в мой стакан упала снежинка! Тепло, природа практически летняя, зеленые листья, спелые яблоки…

Та снежинка была первой. За ней пошел, повалил снег.

На столах из струганых досок, накрытых белыми простынями, стояло вино, лежало деревенское угощение, яблоки, — мы должны были снимать сцену праздника урожая, который отмечали в колхозе после сбора урожая. Это действительно было так принято, был такой обряд.

И вдруг — снег. Все опешили. Оператор заорал: «Укройте камеру!» А мы с художником Александром Загоскиным как-то диковато переглянулись и, не сговариваясь, на ходу стали быстро придумывать сцены, переодевали актеров… Мальчик, который у нас играл, уже переоделся в свою одежду, и я быстро снял свои сапоги, отдал ему… Он так и бежит в них в фильме, слишком больших, через сад, деревья которого обильно усыпаны яблоками.  И сквозь быстро падающий на все это пестрое, яркое изобилие белый снег…

Мы снимали и думали, что вряд ли эти кадры войдут в картину. Но это был такой акт сотворчества с самой Природой, что не снимать это было невозможно. Снег, засыпающий еще буйную, не уснувшую природу, снег, засыпающий Родину… Эта невероятная встреча времен года была очень красива. Это было в 1986 году. В течение всего семи минут. И не запечатлеть это мы просто не могли.

А может быть, фантастика (!) — в этом был некий скрытый символ. Ушли некоторые люди, которые были тогда с нами, ушла целая эпоха…

Можно ли причислить это к невероятному, считать чудом? Но это было. Семь минут, и все кончилось. Как будто кто-то специально поработал для картины…

Кор. Ваши лучшие картины вас сами выбрали или вы долго шли к ним?

В. И. Красиво сказать трудно. В некоем «броуновском» движении, в котором я, во всяком случае, себя ощущаю, постоянно думаешь: вот сейчас появится сценарий, о котором ты мечтал. О тех людях и событиях, о которых ты хочешь рассказать. Иногда появляется, иногда нет. Иногда складывается, иногда нет.

Кор. О том, что сложилось. В феврале этого года по телевидению показали ваш фильм «Честь имею». Он понравился многим, очень многим зрителям. Прежде всего — достоверностью, честностью, правдой жизни. А некиношность в кино удается далеко не всегда.

В. И. Перед съемками этого фильма у меня возникло странное, может быть, желание: рассказать не об офицерах и генералитете, вернее, не столько о них, но о солдатах. Я все думал: как сделать так, чтобы жизнь солдат на этой войне привлекла внимание миллионов, да, миллионов людей? Как выполнить такую задачу?

И неожиданно нашел для себя ответ: нужно относиться к ним, как к своим детям, которые на войне. Сражаются, побеждают или нет… Которые оторваны от мирной жизни, от своих пристрастий и привязанностей… И я понял: как только я «переведу» этих солдатиков в свои сыновья, как только я их «усыновлю», — с этого момента картина двинется.

Сюжет сюжетом, это обязательная часть картины. Но то, о чем я говорю,— тот магнит, притягивающий внимание к каждому персонажу, которыми ты населяешь картину.

Кор. Это уже метафизика! Магнетизм, усыновление… Это некий обряд…

В. И. Наверное, это так. Чтобы вызвать это чувство, надо было, прибыв в войска, в ту часть, где мы снимали (а, спасибо командованию, снимали мы в действующей части), войти в жизнь этих солдат. И это случилось.

Сначала (какую-то неделю) ни-кто из актеров не хотел носить оружие. Нести тяжелый пулемет — это действительно тяжело, трудно. А потом все вошло в свое русло. Мы вошли в жизнь этой роты.

Вхождение в ту фактуру, о которой собираешься рассказать, приносит большую пользу и большую радость.

Кор. Однажды журналист, увидев в кабинете у Эйнштейна икону, очень удивился и спросил ученого, неужели он верит, что «этот господин» на что-то влияет? Эйнштейн ответил в том духе, что это очень влиятельный господин, причем независимо, веришь в него или нет.

Ваши киногерои продолжают жить своей жизнью, некоторые люди даже делают с них свою жизнь. Во что вы верите? Верите ли в некие таинственные силы, которые управляют нашей жизнью или, во всяком случае, влияют на нее?

В. И. Думаю, это обязательно существует. Независимо, верю я в это или нет. Достаточно взглянуть на нас. Как хотите, с общего плана или нет. Но есть некая разумная система, которая для нас, живущих на Земле, остается и далекой, и таинственной, и непознанной. То, что мы есть, и то, что есть вокруг нас , уже само по себе магия и тайна.

Я всегда ощущаю на себе какое-то пристальное внимание, некий эталонный глаз, который следит за моей жизнью. И помогает или не помогает. Это я чувствую.

Кор. Это то самое всевидящее око?

В. И. Я к этому отношусь деликатно. Стараюсь об этом не распространяться. Но с благодарностью принимаю помощь.

Кор. А та некая разумная система, которая остается для нас и далекой, и таинственной, и непознанной, станет ли, на ваш взгляд, когда-нибудь более понятной, доступной, освоенной?

В. И. Смотрите, как любопытно: мы можем рассчитать, когда та или иная звезда другую перекроет, когда произойдет то или иное событие в космической жизни — вспышки на Солнце, движение комет и т. д.

А на Земле, в нашем собственном мире, в отношении людей  не можем ничего предугадать. Я не специалист, но мне кажется, мозг, эмоции и многие другие проявления человека еще мало изучены, в чем-то даже меньше, чем космос.

Кор. О том, где у человека находится душа, существует масса теорий. Особенно много возникло их в последнее время. Виктор Иванович, как вы чувствуете, ощущаете, ваша душа — где-то рядом, это сопровождающая субстанция, или она находится где-то в теле, в груди например?..

В. И. Где-то ближе к сердцу. Потому что иногда сердце болит. Просыпаешься, начинаешь думать: что оно болит? И понимаешь: что-то не сделано, не продумано, или отмахиваешься от решения, которое надо давно принимать…

Кор. Интересная штука — прогресс. Вот раньше были писари, потом — машинистки, а теперь, с распространением компьютеров, и в них надобность отпала. Что будет в будущем с профессией режиссера? Техника движется вперед семимильными шагами, сейчас даже мобильным телефоном уже можно что-то снять… Если каждый сможет стать оператором, то, значит, и режиссером, и снять свой фильм?

В. И. В будущем будет все то же самое. В пример можно привести фотографию. «Мыльницей» запечатлеть событие может каждый, но почему-то с почтеньем говорят до сих пор: «Фото Буллы» (известный петербургский фотограф начала прошлого века — Авт.). За всем стоит человек. До тех пор пока в человеке есть дух, а значит, возможность одухотворить некий станок, некий прибор (какой бы он ни был — размером с копеечку или с дом), от него, от человека, будет зависеть работа любой самой фантастической техники. Когда этот дух, эта одухотворенность у творческого человека есть, возникает некая духовная связь с какими-то высшими сферами (это и совесть, и созидание, и магнетизм, и многое другое), которая в итоге передается зрителю.

Смотришь на изображение на выставке, и видишь: это делал человек с высоким духом (или с отсутствием оного). Все решает дух, одухотворенность. И в кино тоже. Взять два кадра, две съемки. Сравниваешь и понимаешь: чем выше дух, тем сильнее связь со зрителем, тем выше и сильнее произведение искусства.

Кор. Важно ли совершать полезные, добрые дела? Будем ли мы в ответе за все совершенное? Для многих сейчас жизнь трудна. Есть ли жизнь после жизни? Эти вопросы волнуют наших читателей. Задаете ли вы такие вопросы себе? Если да, как на них отвечаете?

В. И. Я не разрываю: сейчас в ответе, потом в ответе… Мы всегда в ответе. Что касается трудностей жизни… Времена не выбирают, в них живут и умирают.

Когда было комфортно большим художникам? Время всегда испытывает, заставляет высекать из себя более яркую искру…

Смотрите, сколько в мире стран благополучных, куда более благополучных, чем Россия. А люди в них засыпают… Там тоже есть самоубийства, и не меньше, чем у нас. Значит, дело не в комфортной жизни, а в чем-то другом. Испытание тоже надо уметь пройти, выстоять, закалиться.

Десять заповедей, все, что преподнесено нам в этой великой книге — Библии, — это способ жить так, чтобы не нарушать жизнь других, желать иметь то, что бы имели и другие. Все остальное — лишь испытания, данные человеку, чтобы он пришел к этим простым истинам.

Кто-то в 25 лет это понимает… Я  несколько позже задумался о том, о чем мы с вами, не называя до конца, говорим.

Знаю таких людей, которые понимали это только тогда, когда умирали. Вдруг возникало некое светлое поле, и они чувствовали, как надо было поступать…

Кор. И все-таки о жизни до смерти и о жизни после жизни.

В. И. Жизнь — это такая тонкая ниточка… Мы не имеем права не помогать своим ближним держаться, выживать. Уметь жить в этой жизни — это жить так, чтобы кому-то от этого было тепло.

Кор. А жизнь после жизни, на ваш взгляд, все-таки есть?

В. И. Думаю, да. Жизнь духа есть. Энергия целесообразности, закон целесообразности это предопределяет. Дух, сам дух, он, конечно, каким-то образом не исчезает. Он продолжает жить, он бессмертен.